Крестоносец из будущего. Самозванец - Страница 60

Младшего зятя хозяина, косую сажень в плечах, вздумавшего отмахиваться оглоблей, ранили стрелой в ногу и повязали.

Дальше начался неприкрытый грабеж и всяческие непотребства. Племянницу и трех дочерей Ракиты завалили на землю и, натянув их же рубахи им на голову, стали насиловать — молча, страшно.

Но этого воякам показалось мало — любимую внучку, отроковицу двенадцати лет, завалил на солому их похотливый десятник, несколькими ударами подавив ее слабое сопротивление.

Девочка стала страшно кричать, а панские шакалы гнусно ржали над своими мерзкими шуточками, кои выдавали как рекомендации бравому десятнику.

Кинувшуюся на помощь мать, старшую дочь Ракиты, рубанули секирой, а самого Ракиту, который изрыгал проклятья, хладнокровно убили.

Два десятка чад и домочадцев согнали на середину двора, мужикам связали руки. Воины ничем не рисковали — сопротивление селян было подавлено в зародыше, а помощи им не предвиделось.

Так что приказ пана ими был выполнен — хуторок сегодня же признает Сартского своим хозяином, и прежде орденские, а ныне свободные смерды станут обычными рядовичами.

А если откажутся от такой милости, то все станут полными холопами, и пусть потом попытаются жаловаться. Да куда угодно, хоть самому папе, хоть польскому князю.

В данном случае законы играли на руку пану. Убийства и грабежи сходили ему с рук, так как не было свидетелей.

По «правде» послухом считалось незаинтересованное лицо, и ни в коем случае не родственник пострадавшим. А ведь все проживающие в усадьбе являлись, в той или иной степени, родственниками.

И это пан Завойский прекрасно знал, когда решил подмять под власть магната свободные хуторки предгорья. Все было правильно задумано, почти все предусмотрено.

Кроме одного прискорбного, на его стражников головы, обстоятельства — они никак не ожидали, что встретятся с командором ордена, воскресшим из мертвых…

— Слушай меня, мужичье сиволапое! Если сейчас не признаете своим хозяином знатного и милостивого пана Сартского, то…

Здесь десятник сделал долгую паузу и угрожающе посмотрел на сбившихся в кучку испуганных женщин и угрюмых, со злым блеском в глазах, мужчин. Трудновато сломать свободолюбивых селян, но можно, когда под рукой силушка есть.

Повинуясь его властной команде, воины оцепили сбившихся в толпу крестьян и обнажили мечи. Так и поигрывали железом в руках, ощерив в злых оскалах зубы.

— Так вот, твари! Присягайте нашему пану немедля, а иначе сдохнете все. Даю лучину времени, не надумаете — изру… Кх…

Внезапно глаза десятника вылезли из орбит, договорить он не смог и кулем дерьма свалился с лошади. Да и немудрено — из груди торчал арбалетный болт.

С такой убойной дистанции Никитин всегда стрелял без промаха. И сразу бросил разряженный арбалет на землю, вскочил в седло подведенной Чеславом лошади.

— Кто против Бога и ордена?!

Громкий клич, вырвавшийся из четырех глоток, привел собравшихся в остолбенелое состояние. Пока панские воины сообразили, что прозевали внезапное нападение, еще пятеро из них замертво упали на землю — одного завалил Прокоп, а других расстреляли из луков Велемир с Арни. Чеслав же, понятное дело, промахнулся.

Шестеро ратников, оставшихся невредимыми, только сейчас опомнились и развернулись для схватки с противником.

На них неслись полным галопом трое всадников в знаменитых красных орденских плащах с белыми крестами, причем все были в хороших доспехах, со шлемами на головах.

— Орденцы!

Обезумевшие от страха стражники, пойманные за руку на «горячем», и не подумали драться, а рыскнули, что зайцы, в разные стороны. Да какая уж тут драка?

Им в страхе показалось, что целый десяток врагов навалился, ведь на двух тяжеловооруженных еще восемь легковооруженных воинов приходится, то есть «копье».

И это всегда так. Как сейчас — трое уже атакуют, а сколько еще за ними следом скачут? Где уж там их всех разглядывать, когти рвать изо всех надо, с орденцами всякие шутки плохи. У них с грабителями разговор короток — на веревку, да на ближайший сук.

Но было поздно — первого вояку Андрей стоптал конем, а скакавший за ним Арни от всей широты души рубанул жертву мечом.

Заметавшемуся в стороны воину досталось от Велемира, вернее от его коня — стражник отлетел в сторону, ударился своей дурной головой о бревно и затих. Третьего пронзил арбалетный болт.

На четвертого воина толпой разъяренных фурий накинулись опомнившиеся от страха женщины — только клочки полетели в разные стороны. А дикий, душераздирающий вопль быстро оборвался.

Но двое ратников сумели вскочить на коней, вот только бежать им было поздно. Велемир на скаку рубанул одного мечом, но второго не тронул, услышав свирепый окрик Арни:

— Он мой!

Оставшийся противник обреченно завизжал во весь голос и сам понесся на сшибку с орденцем, высоко подняв над головой меч. Арни сильно рванул повод коня вправо и неожиданно для врага зашел на сшибку с левой руки. Крестоносец перекинул меч в левую руку и сплеча рубанул по не успевшему защититься противнику.

Удар был настолько силен, что клинок перерубил руку, которой воин попытался хоть как-то прикрыться. Но рука не щит, и меч с ходу перерубил такую преграду, а затем резанул лицо.

Арни развернул коня, но добивать противника не было никакой нужды — тот кулем свалился с коня и лежал без сознания, а из короткого обрубка хлестала кровь.

«Сдохнет и так, от потери крови, что уж тут добивать?!»